/ Разделы сайта / Как найти духовника / Духовный отец в Православии
*Каллист Уэр.
Духовный отец в православии.
Духовный отец как "харизматическая" личность.
Бегство и возвращение: приготовление старца.
Три дара духовного отца.
Послушание и свобода.
Современные примеры.
*Митрополит Антоний Сурожский.
Берегитесь, братья мои, священники!
*Архимандрит Кирилл (Павлов).
"Духовного отца надо искать по расположению своей души".
*Архиепископ Василий (Кривошеин).
О духовном руководстве в деле спасения.
Тот, кто впервые поднимается в гору, должен следовать по известному маршруту; ему нужен спутник и проводник, который уже поднимался здесь и хорошо знает дорогу. Послужить таким проводником — вот в точности назначение “аввы”, или духовного отца, — того, кого греки называют “герон”, а русские “старец”, что на обоих языках означает собственно “старик”. [1]
Важность послушания “герону” подчеркивалась с самых первых времен возникновения монашества на христианском Востоке. Св. Антоний Великий говорил: “Я знаю монахов, которые после многих трудов пали и подверглись безумию, потому что понадеялись на свои дела... Монах, если можно, должен откровенно сказывать старцам, сколько пьет капель в своей келье, чтобы как-нибудь не погрешить и в этом”. [2]
Эта тема постоянно возникает в “Апофтегмата” (“Достопамятных сказаниях о подвижничестве святых и блаженных отцов”) и “Изречениях пустынных отцов”: “Старцы говорили: ‘Если увидишь монаха, взбирающегося на небо по своей воле, схвати его за ногу и стащи вниз, ибо этим ты принесешь ему великую пользу... Кто доверяет другому и предает себя ему в полное послушание, тот не имеет нужды заботиться об исполнении заповедей Божиих, но только — вверять собственную волю своему отцу. Так он будет непорочен перед Богом, ибо Бог ничего так не требует от новоначального, как совлечения себя через послушание’”. [3]
Фигура старца, игравшая столь значительную роль при возникновении египетского монашества, до наших дней сохранила все свое значение в Православии. “Есть нечто более значительное, чем все существующие книги и идеи, — писал русский мирянин XIX в. славянофил Иван Киреевский: — это православный старец, перед которым вы можете открывать свои помыслы и от которого можете услышать не более-менее полезное частное мнение, но суждение святых отцов. Слава Богу, такие старцы еще есть в России”. А русский священник-эмигрант нашего столетия Александр Ельчанинов († 1934) пишет: “Область их деятельности неограниченна... Несомненно, они святые, и народ признает их таковыми. Думаю, что в наше трагическое время именно благодаря им сохранится и окрепнет вера в нашей стране”. [4]
Что дает право действовать кому-либо в качестве старца? Как и кем он поставляется?
Ответ на это прост. Духовный отец, или старец, по существу — “харизматическая” и профетическая личность, уполномоченная в качестве таковой прямым действием Святого Духа. Он “рукополагается”, но не человеческими руками, а рукою Божией. Он есть выражение Церкви скорее как “события”, чем как учреждения.
Однако между профетическим и институциональным аспектами Церкви нет резкой границы: оба вырастают друг из друга и пронизывают друг друга. Поэтому служение старца, будучи само по себе харизматическим, тесно связано с ясно очерченными функциями внутри институциональной структуры Церкви, а именно — со служением священника в качестве духовника. По преданию восточного Православия, право принимать исповедь не предоставляется автоматически вместе с рукоположением. Чтобы стать духовником, священник должен быть уполномочен на это своим епископом; в греческой Церкви лишь малая часть духовенства пользуется этим правом.
Тем не менее, хотя таинство исповеди представляет собой прекрасную возможность для духовного руководства, служение старца не равнозначно духовничеству. Старец дает совет не только по поводу исповеди, но и во многих других случаях. В то время как духовником должен быть только священник, старец может быть простым монахом (или монахиней, так как в Православии бывают не только духовные отцы, но и духовные матери), т.е. мирянином. Старческое служение глубже простого духовничества, ибо лишь очень немногие из священников-духовников призваны авторитетно говорить по непосредственному вдохновению свыше.
Но если старец не рукополагается и не назначается церковной иерархией, то как он вступает на путь этого служения? Иногда уже существующие старцы назначают себе преемников. Такие монашеские центры, как Оптина пустынь в России, возникли именно этим путем “апостольского преемства” духовных отцов. А иногда старцы просто появляются без каких бы то ни было актов внешнего уполномочивания. По словам о. Александра Ельчанинова, “народ признает их таковыми”. В ходе жизни христианской общины верующему народу Божьему, который есть истинный хранитель Священного Предания, становится ясно, что такой-то человек имеет дар духовного отца или духовной матери. Тогда люди вне какой-либо установленной формы приходят к нему за советом и руководством.
Надо заметить, что инициатива обычно исходит не от старца, а от народа. Если бы кто-то подумал или сказал: “Слушайтесь меня, я старец, я имею благодать Духа” — это было бы опасной самонадеянностью. Обычно без всякого призыва со стороны старца люди сами приходят к нему за советом и духовным руководством. И часто сначала он отсылает их прочь, предлагая обращаться к кому-нибудь другому. Но затем наступает время, когда он больше не прогоняет их, а воспринимает их приход к нему как откровение воли Божией. Так они становятся духовными детьми старца и вверяют себя ему.
Личность старца иллюстрирует два взаимосвязанных уровня, на которых живет и действует земная Церковь. Один уровень — внешний, официальный и иерархический, с географическим распределением на епархии и приходы, с великими центрами (Рим, Константинополь, Москва, Кентербери), с апостольским преемством епископов. Другой уровень — внутренний, духовный и харизматический; к этому уровню прежде всего и относятся старцы. Здесь есть свои великие центры, но это не крупные епископские или митрополичьи кафедры, а далекие хижины отшельников, где просияли духоносные личности. Большинство старцев не занимали высоких иерархических постов в Церкви, но влияние такого простого иеромонаха, как преп. Серафим Саровский, превосходит влияние любого патриарха или епископа православной Церкви XIX в. Таким образом, наряду с апостольским преемством епископата, существует преемство святых и духовных людей. Оба преемства важны для полноценной жизни Тела Христова, и взаимодействием их между собой осуществляется жизнь Церкви на земле.
Хотя старец не поставляется и не рукополагается на свое служение, несомненно, он должен быть приготовлен для него. Классические примеры такого приготовления, состоящего из бегства и возвращения, можно видеть на житиях преп. Антония Великого († 356) и преп. Серафима Саровского († 1833).
Жизнь преп. Антония резко делится на две половины, границей которых служит возраст в 55 лет. Время от ранней зрелости до этого возраста было временем приготовления, когда он все дальше удалялся от мира, отступая вглубь пустыни. Двадцать лет протекли в уединенном затворе без единой встречи с людьми. Когда ему исполнилось 55 лет, друзья не смогли долее сдерживать свое любопытство и нашли его. Антоний вышел из затвора и во вторую половину своей долгой жизни, не оставляя пустынножительства, сделал себя легко доступным для всех, так что, по словам св. Афанасия в жизнеописании преп. Антония, “как врач, дарован он был Богом Египту” . “Так он был возлюблен всеми; так все желали иметь его отцом”. [5] Обратим внимание: превращение уединенного отшельника в духовного отца произошло по инициативе не его самого, а других. Заметим также, что преп. Антоний был простым монахом-мирянином и никогда не был рукоположен в священный сан.
Преп. Серафим прошел подобный путь. Шестнадцать лет жил он обычной монастырской жизнью: после послушничества был пострижен в монахи, затем рукоположен во иеродиаконы и затем — во иеромонахи. После этого он удаляется на двадцать один год в уединение с почти полным безмолвием. В течение первой половины этого периода он жил в лесной лачуге; тысячу дней он провел на пне и тысячу ночей — на камне в непрестанной молитве. Отозванный своим игуменом обратно в монастырь, вторую половину этого периода он проводит в келье в строгом затворе, не выходя оттуда даже для посещения богослужений; по воскресеньям священник приносит ему Св. Тайны. Несмотря на сан священника, он не совершал литургию. Наконец, он покидает затвор, и в последние восемнадцать лет жизни двери его кельи открыты для всех приходящих. Он не сделал ничего, чтобы объявить о себе или созвать людей; люди сами стали приходить к нему, но коль скоро они приходили — иногда десятками или даже сотнями в день, — он не отсылал их ни с чем.
Итак, подумаем: без этого напряженного аскетического приготовления, без этого решительного бегства в уединение разве могли бы преп. Антоний и преп. Серафим исполнять в такой же мере роль духовных руководителей своих современников? Нельзя сказать, что они удалялись с целью стать руководителями других. Они бежали не затем, чтобы приготовить себя для выполнения некоей задачи, но повинуясь непреодолимому стремлению быть наедине с Богом. И Бог принял их любовь, но затем послал их в качестве целительных средств в тот самый мир, откуда они бежали. Но даже если бы Он и не делал этого, их бегство все же было бы в высшей степени плодотворным и ценным для общества, ибо монах помогает миру прежде всего не тем, что он делает или говорит, но тем, что он просто есть, своей непрестанной молитвой, которая становится глубочайшей составной частью его существа. Если бы преп. Антоний и преп. Серафим не совершили ничего, кроме уединенной молитвы, они только этим одним сослужили бы своим собратьям величайшую службу. Тем не менее, как показал ход событий, Бог предназначил им послужить людям и более конкретным образом. Однако это конкретное и видимое служение было естественным следствием того невидимого служения, которое они исполняли своей молитвой.
“Стяжи дух мирен, — говорил преп. Серафим, — и тысячи спасутся вокруг тебя”. Вот в чем смысл духовного отцовства. Утверди себя в Боге, а тогда и других приведешь к Нему. Человек должен научиться быть в одиночестве, научиться слушать в тишине своего сердца безмолвную речь Духа, чтобы открыть истину о себе и Боге. Тогда его слово будет со властью, поскольку оно будет словом, вышедшим из молчания.
Воспитанный общением с Богом наедине, старец способен исцелять одним своим присутствием. Он ведет и направляет людей в первую очередь не словом совета, но общением, жизнью и примером, который собой являет. Он учит настолько же своим молчанием, насколько и словом. “Авва Феофил Архиепископ пришел как-то в скит, и когда братия собралась, сказали авве Памво: ‘Скажи что-нибудь Архиепископу, дабы он получил наставление’. Старец ответил: ‘Если его не научило мое молчание, то он не получит пользы от моей речи’”. [6] Подобную историю рассказывали о преп. Антонии. “Три отца имели обыкновение ежегодно приходить к блаженному Антонию. Двое из них спрашивали его о помыслах и о спасении души, а третий всегда молчал и ни о чем не спрашивал. После долгого времени авва Антоний говорит ему: ‘Вот ты столько времени ходишь сюда, а ни о чем не спрашиваешь меня’. Тот отвечал ему: ‘”. [7]
Старец уходит не вглубь пустыни, а в глубину собственного сердца. Внешнее уединение, хотя и полезно, не является необходимым, и можно научиться ходить пред Богом проводя жизнь в активном служении обществу. Преп. Антонию Великому однажды было открыто о враче в Александрии, равном ему по духовному уровню: “В городе некто подобный тебе, искусством — врач, который избытки свои отдает нуждающимся и ежедневно поет с ангелами Трисвятое”. [8] Повествование не сообщает нам, каким образом это было открыто Антонию, не называет имени врача. Одно ясно: непрестанная сердечная молитва — удел не только отшельников; мистическая и “ангельская” жизнь возможна в городе точно так же, как в пустыне. Александрийский врач совершал свое внутреннее путешествие не разрывая внешних связей с обществом.
Можно привести много и таких случаев, в которых бегство и возвращение вовсе не так резко разграничены во времени. Возьмем, к примеру, младшего современника преп. Серафима епископа Игнатия Брянчанинова († 1867). Начав с карьеры военного офицера, он в возрасте двадцати шести лет поступил в один деятельный и влиятельный монастырь близ Санкт-Петербурга. Менее чем через четыре года монашеского возрастания он уже был поставлен на руководящую должность — настоятеля монастыря, а еще через двадцать четыре года рукоположен в епископы. Четыре года спустя он уходит в отставку, посвятив оставшиеся шесть лет жизни отшельничеству. Здесь мы видим, что период активной пастырской деятельности предшествовал отшельническому уединению. Когда его назначили настоятелем, он несомненно ощущал себя крайне неготовым к этому служению. Тайное сердечное делание проходило у Игнатия во время долгих лет управления монастырем и епархией, но он сумел избежать внешнего влияния до самого конца своей жизни. [9]
Житие еп. Игнатия может послужить примером для нас, хотя бы нам было и очень далеко до его духовного уровня. Под давлением внешних обстоятельств и обычно без ясного осознания того, что на самом деле с нами происходит, мы принимаемся за учительство, проповедь и пастырское руководство, не познав плодотворной глубины уединения и безмолвия. Но уча других, мы сами начинаем учиться. Постепенно мы осознаем свое бессилие врачевать раны человечества одними филантропическими программами, апелляцией к здравому смыслу и психиатрией. Наша самодостаточность разбивается вдребезги, мы видим собственную непригодность для взятых на себя задач и начинаем понимать слова Христа о “едином на потребу” (Лк. 10:42). Вот момент, когда человек может стать на путь, ведущий к старчеству. Через опыт духовничества, через муки от ран своих пасомых он приходит к необходимости углубления в себя, восхождения по таинственной лествице Царства, по пути, на котором только и можно найти истинное разрешение мировых проблем. Конечно, немногие из нас, если вообще найдутся такие, дерзнут считать себя старцами в полном смысле слова, но если мы искренно и смиренно будем искать вход в “тайную келью” своего сердца, многие из нас смогут хоть в некоей малой мере причаститься благодати духовного отцовства. Пусть мы никогда не вели внешним образом уединенную или отшельническую монашескую жизнь (предоставим это воле Божией), но что действительно крайне важно для нас — это чтобы каждый видел нужду в сердечном отшельничестве.
Три дара в особенности характерны для духовного отца. Первый из них — прозорливость и рассудительность (diakrisis), способность проницать в тайны сердец и разуметь сокрытые глубины их, не осознаваемые самими их обладателями. Взор духовного отца проникает сквозь те привычные жесты и позы, под которыми мы скрываем нашу истинную личность от других и от самих себя; оставляя позади все эти обыденные мелочи, старец сталкивается лицом к лицу с неповторимой личностью, созданной по образу и подобию Божию. Эта способность — духовная, а не физическая; не какое-то экстрасенсорное восприятие или дар ясновидения, но плод благодати, предполагающий сосредоточенную молитву и неослабную аскетическую брань.
С этим даром прозорливости связана способность говорить со властью. Когда кто-либо приходит к старцу, последний уже знает — непосредственно и точно, — что тот хочет услышать. Сегодня мы переполнены словами, но в подавляющем большинстве случаев это слова, говоримые явно не со властью. Старец же произносит немного слов, а иногда и совсем ничего не говорит, но этими немногими словами или своим молчанием он способен изменить все направление жизни человека. В Вифании Христос сказал всего три слова: “Лазаре, гряди вон!” (Ин. 11:43), но эти три слова, сказанные со властью, смогли вернуть мертвого к жизни. В эпоху позорного обесценивания языка чрезвычайно важно заново открыть силу слова, а это означает — заново открыть сущность безмолвия, не как паузы между словами, но как одной из первичных реальностей бытия. Большинство учителей и проповедников слишком много говорят, старец же отличается строгой бережливостью в языке.
Но чтобы слово обладало силой, необходим не только тот, кто говорит с авторитетностью личного опыта, но и тот, кто слушает с ревностным вниманием. Вопрошающий старца из праздного любопытства вряд ли получит от ответа большую пользу, но тот, кто приходит с горячей верой и с искренней глубокой нуждой, может услышать слово, которое преобразит все его существо. Речь старца по большей части проста в своем словесном выражении и лишена литературной изысканности; поверхностному слушателю она часто кажется скучной и банальной.
Дар прозорливости проявляется у духовного отца в практике так называемого “откровения помыслов” (logismoi). В ранней монашеской традиции послушник обычно ежедневно исповедывал своему отцу все помыслы, приходившие к нему в течение дня. Откровение помыслов гораздо шире, чем исповедание грехов, так как включает в себя еще и сообщение мыслей и побуждений, которые послушнику могут казаться невинными, но в которых духовный отец может увидеть скрытую опасность или какой-то особенный знак. Исповедание грехов имеет дело с прошлым, с тем, то уже случилось; откровение же помыслов, напротив, носит профилактический характер, обнаруживая наши logismoi (помыслы) до того, как они привели ко греху, и тем самым обезвреживая их. [10] Цель такого откровения не юридическая (освобождение от вины), но — самопознание: оно дает тебе возможность видеть, каков ты есть на самом деле.
Наделенный даром прозорливости, духовный отец не просто ждет, когда послушник сообщит ему о себе, но сам открывает ему его помыслы, сокрытые от него самого. Преп. Серафим Саровский иногда отвечал на вопросы еще до того, как посетители могли их задать. Во многих случаях его ответ казался совершенно неуместным, даже бессмысленным и ничего не отвечающим, ибо преп. Серафим отвечал не на тот вопрос, который посетитель держал в уме, но на тот, который следовало задать. Во всех таких случаях преп. Серафим полагался на внутреннее озарение от Духа Святого. По его словам, он старался не решать наперед, что сказать в ответ, потому что тогда, когда делал так, его ответ представлял собой просто человеческое мнение, которое может быть ошибочным, а не мысль от Бога.
В глазах преп. Серафима связь между старцем и его духовным чадом сильнее смерти: он советовал своим детям продолжать открывать ему помыслы даже после его отшествия из этого мира. Незадолго до смерти он сказал матушкам, которых окормлял: “Когда я умру, приходите ко мне на могилку, и чем чаще, тем лучше. Будет у вас что-нибудь на душе, случится с вами что, приходите ко мне, как когда я был жив, поклонитесь до земли и сложите все ваши скорби на мою могилку. Поведайте мне все, и я услышу вас, и все ваши скорби улетят от вас. И как вы беседовали со мной, пока я был жив, так и потом. Ибо я живу и пребуду вовек”.
Вторым даром духовного отца является способность любить других и делать их страдания своими. Об одном из египетских gerontes (старцев) кратко и просто сказано: “В нем была любовь, и многие приходили к нему”. [11] В нем была любовь — вот что необходимо для духовного отцовства. Безграничная прозорливость в тайны человеческого сердца, если лишена любовного сострадания, окажется скорее гибельной, чем плодотворной. Кто не способен любить других, не сможет их исцелять.
Любовь к другому означает страдание вместе с ним и за него — таково буквальное значение слова “сострадание”. “Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов” (Гал. 6:2). Духовный отец — это тот, кто par excellence носит бремена других. “Старец, — пишет Достоевский в “Братьях Карамазовых”, — это тот, кто берет вашу душу, вашу волю в свою душу и свою волю”. Для него недостаточно дать совет. Он должен принять душу своих духовных чад в свою душу, их жизнь — в свою жизнь. На нем лежит обязанность молиться за них, и это постоянное предстательство гораздо важнее для них, чем любой совет. [12] И его обязанность также — взять на себя их скорби и грехи, понести на себе их вину и отвечать за них на Страшном Суде.
Все это хорошо видно в одном из важнейших памятников восточной духовности — “Руководстве к духовной жизни” преп. Варсануфия и Иоанна. Эта книга состоит из 850 вопросов, адресованных двум палестинским старцам VI в., вместе с их ответами. “Знает Бог, — говорит преп. Варсануфий своему духовному чаду, — что нет ни часа, ни секунды, когда бы я не имел тебя в душе моей и в молитвах... Я пекусь о тебе более тебя самого... Я рад был бы положить жизнь свою за тебя”. Он так молится Богу: “Владыко! или вместе со мною введи и чад моих в царство Свое, или изгладь и меня из книги Твоей”. Говоря о важности носить бремена друг друга, Варсануфий настаивает: “Я ношу ваши бремена и ваши падения... Вы подобны человеку, сидящему под тенистым древом... Я принимаю на себя ваше осуждение и, благодатью Христовой, не оставлю вас ни в сем веке, ни в грядущем”. [13]
Читатели Чарльза Уильямса наверняка помнят принцип “заместительной любви”, играющий главную роль в новелле “Схождение во ад”. Ту же мысль находим у старца Зосимы у Достоевского: “Есть только один путь спасения — сделать себя ответственным за все людские грехи... сделать себя ответственным совершенно искренно за всех и за всё”. Способность старца укреплять и утверждать других определяется его готовностью принять на себя этот путь спасения.
Но связь между духовным отцом и его чадами — не односторонняя. Хотя он носит бремя их вины и отвечает за них пред Богом, но это было бы невозможно без их собственной самоотверженной борьбы за свое спасение. Однажды некий брат пришел к преп. Антонию и сказал: “Помолись обо мне”. Но старец ответил: “Ни я, ни Бог не сжалится над тобою, если ты не будешь заботиться сам о себе и молиться Богу”. [14]
Говоря о любви старца к своим чадам, очень важно в выражении “духовный отец” придавать слову “отец” его полное значение. Как в обычной семье отец и его отпрыск связаны узами взаимной любви, точно так же и в харизматической семье старца. Однако прежде всего — это взаимоотношения в Духе Святом, и в то время как источник человеческой привязанности нельзя жестоко подавлять, эти отношения следует очищать от примеси эмоционального возбуждения и преображать. В этой связи примечателен рассказ из “Апофтегмата” (“Достопамятных сказаний”). Молодой монах двенадцать лет беспрерывно присматривал за тяжело больным старцем. В течение всего этого времени старец ни разу не только не поблагодарил его, но и не сказал ни одного доброго слова. Лишь на смертном одре, когда к ним собрались другие старцы, он сказал о послушнике: “Это ангел, а не человек!” [15] Этот рассказ ценен тем, что показывает необходимость духовной беспристрастности, хотя такое бескомпромиссное уклонение от всяких внешних выражений привязанности не характерно для “Изречений пустынных отцов” и тем более — для Варсануфия и Иоанна.
Третий дар духовного отца — способность изменять человеческие обстоятельства, материальные и нематериальные. Дар исцеления, которым обладали многие старцы, — один из аспектов этой способности. Говоря в самом общем смысле, старец помогает своим ученикам воспринять мир как сотворенный Богом, о котором Бог желает, чтобы он пребывал. “Можно ли слишком радоваться о делах Отца? — спрашивает Фома Трахернский. — Он Сам во всем”. Истинный старец усматривает присутствие Творца во всем творении и помогает другим видеть это. По словам Уильяма Блейка, “если бы двери восприятия были очищены, всё предстало бы перед человеком таким, каково оно есть — бесконечным”. Старец есть именно тот, у кого двери восприятия очищены. Для человека, живущего в Боге, нет ничего среднего и обыденного: он созерцает всё в Фаворском свете, преображенном любовью Христовой. “И что такое сердце милующее? — вопрошает преп. Исаак Сирин. — Возгорение сердца у человека о всем творении, о человеках, птицах, о животных, о демонах и о всякой твари. При воспоминании о них и при воззрении на них, очи у человека источают слезы, от великой и сильной жалости, объемлющей сердце. И от великого терпения умаляется сердце его, и не может оно вынести, или слышать, или видеть какого-либо вреда или малой печали, претерпеваемых тварию. А посему и о бессловесных, и о врагах истины, и о делающих ему вред, ежечасно со слезами приносит молитву, чтобы сохранились и очистились; а также и об естестве пресмыкающихся молится с великою жалостию, какая без меры возбуждается в сердце его по уподоблению в сем Богу”. [16]
Всеобъемлющая любовь, как любовь преп. Исаака или старца Зосимы у Достоевского, изменяет свой объект, делая человеческие обстоятельства прозрачными для нетварных Божиих энергий. Некоторое представление об этом преображении дает знаменитая беседа между преп. Серафимом Саровским и Николаем Мотовиловым, одним из его духовных чад. Зимним днем в лесу преп. Серафим говорил Мотовилову о необходимости стяжания Духа Святого, и тот спросил его, как можно точно знать, что ты “в Духе Святом”.
“Тогда о. Серафим взял меня весьма крепко за плечи и сказал мне:
— Мы оба теперь, батюшка, в Духе Божием с тобою!.. Что же ты не смотришь на меня?
Я отвечал:
— Не могу, батюшка, смотреть, потому что из глаз ваших молнии сыпятся. Лицо ваше сделалось светлее солнца, и у меня глаза ломит от боли!..
Отец Серафим сказал:
— Не устрашайтесь, ваше Боголюбие! и вы теперь сами так же светлы стали, как и я сам. Вы сами теперь в полноте Духа Божиего, иначе вам нельзя было бы и меня таким видеть... Что ж, батюшка, не смотрите мне в глаза? Смотрите просто и не убойтесь — Господь с нами!
Я взглянул после этих слов в лицо его, и напал на меня еще больший благоговейный ужас. Представьте себе, в середине солнца, в самой блистательной яркости его полуденных лучей, лицо человека с вами разговаривающего. Вы видите движение уст его, меняющееся выражение его глаз, слышите его голос, чувствуете, что кто-то вас руками держит за плечи, но не только рук этих не видите, не видите ни самих себя, ни фигуры его, а только один свет ослепительный простирающийся далеко, на несколько сажен кругом, и озаряющий ярким блеском своим и снежную пелену, покрывающую поляну, и снежную крупу, осыпающую сверху и меня, и великого старца”. [17]
Таковы, благодатью Божией, дарования старцев. Но каковы дарования духовного чада? Каков его вклад во взаимоотношения между отцом и сыном в Боге?
Говоря кратко, он со своей стороны приносит полное и безраздельное послушание. Классический пример послушания приведен в “Изречениях пустынных отцов”: один монах получил повеление воткнуть сухое дерево в песок и ежедневно поливать. Источник был расположен на таком расстоянии от его кельи, что он вечером уходил за водой и возвращался только к утру. Три года он терпеливо исполнял повеление своего аввы. По истечении этого срока дерево вдруг расцвело, выпустило листья и дало плоды. Авва сорвал плод, принес его в церковь и пригласил монахов отведать его, говоря: “Возьмите, ешьте плод послушания!” [18]
Или вот другой пример послушания: авва позвал монаха Марка, когда тот переписывал рукопись, и Марк так быстро побежал на зов, что не успел дописать кружка буквы “о”. В другой раз, увидев небольшого вепря, авва сказал Марку, испытывая его: “Видишь ли ты, сын мой, этого малого буйвола?” — “Вижу, авва”, — отвечал он. “Как хороши у него рога!” — “Так, авва”, — снова ответил он без колебания. [19] К такого же рода уловкам прибегал авва Иосиф Панефосский, испытывая своих учеников: сначала он давал им нелепые задания и только после исполнения их следовали осмысленные повеления. [20] Другой geron (старец) приказывал ученику красть вещи из келий братии; [21] еще один повелел своему ученику (который был не вполне искренен с ним) бросить своего сына в печь. [22]
Подобные рассказы производят двусмысленное впечатление на современного читателя. Кажется, что они низводят ученика до детского или даже ниже человеческого уровня, лишая его всякой способности суждения и нравственного выбора. Нас преследует искушение возмутиться: и это свобода славы детей Божиих (Рим. 8:21)?
На это следует ответить трояким образом. Прежде всего, духовный сын входит в послушание своему авве не вынужденно, но свободно и добровольно. Задача старца — взять нашу волю в свою волю, но он может это сделать только если мы по своему свободному выбору сами вручим ее ему. Он не нарушает нашу волю, но приемлет ее от нас как дар. Вынужденное и не добровольное подчинение лишено нравственной ценности; старец требует, чтобы каждый принес Богу свое сердце, а не внешние действия.
Добровольность послушания ярко выражает обряд пострижения в Православной Церкви. На Евангелие полагаются ножницы, и послушник сам должен взять их и дать настоятелю. Тот сразу же кладет их обратно на Евангелие. Послушник снова берет их и отдает ему. Только после третьего раза настоятель приступает к пострижению волос. Теперь монах никогда не сможет сказать настоятелю и братии: “Моя личность подавляется здесь, в монастыре; вы лишили меня свободы”. Никто не забирал у него свободы, ибо он сам трижды брал ножницы и вручал их настоятелю.
Но ясно, что это принесение своей свободы невозможно совершить однажды и навсегда, одним жестом. Оно продолжается в течение всей жизни; наше возрастание во Христе измеряется мерой нашей самоотдачи. Мы должны отдавать свою свободу вновь и вновь, каждый день и каждый час, и всегда различным образом. Это означает, что отношения между старцем и учеником не статичны, а динамичны, не остаются неизменными, но бесконечно разнообразятся. Каждый день и каждый час ученик под руководством старца ставится перед лицом новой ситуации, призывается к новому отклику, к новому виду самоотдачи.
Второе, что следует сказать: отношения между старцем и его чадом не односторонни, а взаимны. Когда старец дает ученикам возможность видеть, что они представляют собой в действительности, они открывают его для себя как старца. В большинстве случаев, рассмотренных выше, подвижник не сознавал себя призванным быть старцем, пока к нему не приходили другие, прося его руководства. Это взаимодействие в отношениях старца и ученика продолжается всегда. Духовный отец вовсе не обладает точной программой, которая аккуратно выполнялась бы шаг за шагом и навязывалась бы в каждом случае одним и тем же образом. Напротив, истинный старец будет говорить разное разным людям; поскольку же его слова на самом глубоком их уровне не являются его собственными, но словами Духа Святого, он заранее не знает, что будет говорить. Старец поступает не по общим правилам, но исходя из конкретной человеческой ситуации. В каждую ситуацию он и его ученик входят вместе, и никто из них не знает наперед в точности, каков будет исход, но оба ожидают просвещения от Духа. И оба они — духовный отец так же, как и его чадо, — должны учиться в пути.
Взаимность этих отношений иллюстрируется рассказом из “Изречений пустынных отцов”, где один негодный авва имел духовного сына, гораздо лучшего себя. Ученик, например, застает своего авву в грехе блуда, но делает вид, что ничего не замечает и продолжает его слушаться; в конце концов благодаря смиренному терпению ученика духовный отец приходит к покаянию и начинает новую жизнь. В этом случае не духовный отец помог ученику, а наоборот. Конечно, это далеко не нормальное положение вещей, но такие случаи показывают, что ученик иногда призван давать не меньше, чем получать.
На самом деле рассматриваемые взаимоотношения не двусторонни, а трехсторонни, ибо третьим здесь выступает Бог. Наш Господь заповедал никого не называть отцом, потому что у нас один Отец, Который на небесах (Мф. 23:9). Старец — не непогрешимый судья и не конечная инстанция апелляции, но наш сослужитель живому Богу; не диктатор, но проводник и спутник на пути. Истинный духовный руководитель в полном смысле этого слова один: Дух Святой.
Все это подводит нас к третьему утверждению. По традиции восточного Православия (в лучшем ее выражении), духовный отец всегда старается исключить любой вид принуждения и духовного насилия во взаимоотношениях со своими учениками. Если же, по внушению Духа, он говорит и действует со властью, то это — власть смиренной любви. Слова старца Зосимы в “Братьях Карамазовых” выражают существенный аспект духовного отцовства: “Когда ты в недоумении, особенно видя людские грехи, и думаешь: взять ли силой или смиренной любовью, всегда решай: возьму смиренной любовью. Если утвердишь ум свой в этом раз и навсегда, победишь весь мир. Смиренная любовь есть великая сила, она сильнее всего и ничто не сравнится с ней”.
Желая исключить всякое механическое принуждение, многие духовные отцы на христианском Востоке отказывались давать своим ученикам правила жизни, набор заповедей, которые можно было бы применять автоматически. Говоря словами современного католического монаха, “старец — не законодатель, а мистагог”. [23] Он ведет человека не навязывая ему правила, но разделяя с ним его жизнь. “Один брат спросил Авву Пимена: со мною живут братья: позволишь ли мне давать им приказания? Старец отвечал ему: нет! (...) Брат сказал ему: но они, отец, сами желают, чтоб я делал им приказания. Старец отвечал: нет, — но ты будь примером для них, а не законодателем”. [24] Та же мораль вытекает из истории с Исааком, пресвитером из Келлий. В молодости он жил с аввой Кронием и затем с аввой Феодором Фермейским, но никто из них не говорил ему, что он должен делать. Исаак рассказал об этом другим старцам, и те пришли с укоризной к Феодору. “Если хочет, — ответил авва, — пусть делает то, что при его глазах делаю я”. [25] Когда Варсануфия просили дать подробное правило жизни, он уклонился от этого: “Не желай получить от меня правила, ибо я не хочу, чтобы ты был под законом, но под благодатию”. В других местах от пишет: “Ты знаешь, что мы никогда не возлагали уз ни на кого... Не понуждай произволения, но сей (слово) с надеждою. Господь наш не понуждал никого, но благовествовал, и кто хотел, тот слушал”. [26]
Не понуждай произволения. Задача духовного отца — не уничтожить свободу человека, но помочь ему узреть истину о себе; не подавить личность, но дать ей возможность открыть себя, достичь полной зрелости и стать тем, что она в действительности есть. Если же иногда духовный отец требует безраздельного и, по-видимому, “слепого” послушания от своих учеников, это никогда не является для него самоцелью и не делается с намерением поработить их. Цель этой своего рода “шокотерапии” состоит в освобождении ученика от его ложной и иллюзорной “самости”, чтобы он мог достичь подлинной свободы. Духовный отец не навязывает ему собственные идеи и образ жизни, но помогает ученику найти именно его, ученика, уникальное призвание. По словам бенедиктинца XVII в. Дом Августина Бейкера, “руководитель не должен учить своему собственному пути, ни определенному способу молитвы, но так научить своих учеников, чтобы они сами нашли свой, соответствующий каждому, путь... Словом, он только Божий проводник и должен вести души по Божьему, а не своему пути”. [27]
И наконец, то главное, что духовный отец дает своему ученику, — не свод записанных или устных правил, не медитативная техника, но личные взаимоотношения. В рамках этих отношений авва возрастает и меняется точно так же, как и его ученик, потому что Бог ведет их обоих. Временами он может снабжать ученика подробными устными указаниями, включая точные ответы на конкретные вопросы. В других случаях он откажется отвечать вообще — или потому, что считает, что данный вопрос не нуждается в ответе, или потому, что сам пока не знает, что следует ответить. Но все такие ответы — или отказы отвечать — всегда даются в рамках личных взаимоотношений. Многие вещи невозможно выразить в словах, но можно передать при непосредственном личном общении.
Что делать тому, кто не может найти духовного отца?
Во-первых, можно обратиться к книгам. Еще в XV в. в России преп. Нил Сорский жалуется на крайнюю редкость опытных духовных руководителей, однако насколько больше было их в его время, чем в наше! Усердно ищи, настойчиво убеждает он, надежного руководства. “Если же невозможно найти такого учителя, святые отцы заповедуют нам обратиться к Писаниям и слушать слова Самого Господа”. [28] Но поскольку свидетельство Писания нельзя отделить от продолжающегося свидетельства Духа в жизни Церкви, можно также обратиться к трудам святых отцов, прежде всего, к “Добротолюбию”. Впрочем, здесь есть явная опасность. Старец в своем руководстве учитывает внутреннее состояние каждого из своих чад, а книги дают одни и те же советы всем. Как может новоначальный распознать, подходит ли тот или иной текст к его ситуации? Поэтому если он и не может найти духовного отца в полном смысле слова, ему следует, по крайней мере, постараться отыскать более опытного наставника в выборе литературы.
Далее, можно также посещать места, где Божья благодать проявилась особенным образом и где поэтому молитва бывает более сосредоточенной. Перед принятием важных решений многие православные христиане, которым не к кому обратиться за советом, отправляются в паломничество в Иерусалим или на Афон, в некоторые монастыри, к мощам святых, где молятся, чтобы Господь вразумил их. Именно так я иногда принимал трудные решения в своей жизни.
Третий способ — учиться у религиозных общин с установившимися традициями духовной жизни. При отсутствии личности учителя, монастырское окружение может послужить в качестве “гуру”; формирующее влияние оказывает на нас сам установленный дневной распорядок, в котором отводится свое место литургической и уединенной молитве, ручному труду, учебе и отдыху. [29] Кажется, именно этим путем преп. Серафим Саровский достиг духовных вершин. Хорошо организованные монастыри воплотили в себе — в доступной и живой форме — унаследованную ими мудрость многих старцев. И не только монахи, но и временные посетители монастырей испытывают на себе воздействие общинной жизни.
Вовсе не случайно в Египте IV в. тот вид духовного отцовства, о котором мы говорили выше, первоначально возник не в организованных общинах преп. Пахомия, но среди отшельников и полуотшельнических лавр Нитрийской горы и Скитской пустыни. В первых духовное руководство осуществлялось самим Пахомием, настоятелями каждого из монастырей и главами отдельных “домов” внутри монастыря. Устав преп. Бенедикта также предоставляет духовное руководство настоятелю и фактически не оставляет места какому-либо еще более харизматическому направлению. Со временем, конечно, киновитские общины впитали много от традиции духовного отцовства, развившегося среди отшельников, но нужда в нем в киновиях всегда была значительно меньшей именно потому, что этот вид монашества основан на общежитии и определяется уставом.
Наконец, прежде чем мы оставим тему отсутствия старцев, следует упомянуть о крайней гибкости отношений между старцем и учеником. Одни ученики могли видеть старца ежедневно и даже ежечасно, на совместной молитве, трапезе или работе, иногда жили в его келье, как часто бывало в египетской пустыне. Другие же виделись со старцем раз в месяц или раз в год; бывали и такие, кто посетили старца всего раз в жизни, и этого было достаточно, чтобы такая встреча направила их по истинному пути. Далее, существовало множество типов духовных отцов, причем лишь некоторые из них были чудотворцами наподобие преп. Серафима Саровского. Многие священники и миряне, которым недоставало в полном смысле дарования старцев, тем не менее были способны к духовному руководству другими людьми. И вместе с духовным отцовством и материнством всегда существовала возможность духовного братства и сестричества.
Многим кажется, что они не находят себе духовного отца из-за того, что они воображают себе его в некотором определенном образе: они ждут преп. Серафима и поэтому не замечают руководителей, которых Бог действительно посылает им. Часто бывает так, что предполагаемые проблемы вовсе не так сложны, и на самом деле люди уже знают в глубине сердца, какой ответ должен быть им дан. Однако этот ответ им не нравится, так как предполагает терпеливые постоянные усилия с их стороны. И вот они ждут deus ex machina, который одним волшебным словом сделает вдруг все простым. Таким людям надо просто помочь понять сущность духовного руководства.
В заключение хочу кратко вспомнить о двух старцах нашего времени, которых я имел счастье знать лично. Первый — о. Амфилохий (†1970), одно время бывший настоятелем монастыря ап. Иоанна на Патмосе, а позднее — духовным отцом женской монашеской общины, которую он основал недалеко от этого монастыря. Что особенно характерно было для него — это мягкость и теплота его любви и чувство спокойной, но вместе с тем ликующей радости. Жизнь во Христе, как он ее понимал, — не тяжкое иго и бремя, которое надо покорно нести, но личное общение, требующее сердечного пыла. Он твердо противостоял всякому духовному насилию и жестокости. Лежа на смертном одре и прощаясь с монахинями, которых окормлял, он убедительно просил настоятельницу не быть слишком строгой с ними: “Они оставили все, чтобы прийти сюда, и они не должны быть несчастны”. [30] Когда я возвращался с Патмоса в Англию после принятия сана священника, он твердо говорил, что не нужно бояться ничего.
Второй пример — архиепископ Иоанн (Максимович), русский епископ в Шанхае, затем в Восточной Европе и наконец в Сан-Франциско († 1966). Почти карликового роста, с всклокоченными волосами и бородой, заикающийся, он очень смахивал на “юродивого во Христе”. Будучи постоянно в трудах и молитвах, он со времени принятия монашества не ложился ночью в постель, вырывая для сна случайные свободные минуты в течение суток. Босым ходил он по парижским улицам, а однажды служил панихиду прямо на трамвайной линии неподалеку от марсельского порта. Пунктуальность была ему абсолютно чужда. Наиболее умеренные из паствы владыки Иоанна, сбитые с толку его непредсказуемостью, не раз высказывали сомнения, пригоден ли он для административного епископского служения. Но при таком полном попрании обычных формальностей ему удавалось то, в чем другие, полагавшиеся на мирское влияние и опыт, терпели провал, как, например, когда вопреки всяким ожиданием и идя вразрез с системой квот, он обеспечил прием тысяч беженцев из России в США.
В личном общении он бы чрезвычайно ласков и быстро завоевывал доверие маленьких детей. Особенно поражала сила его заступнических молитв. По возможности, он служил литургию ежедневно, причем она занимала в два-три раза большее, чем обычно, время из-за множества поминаемых имен. И когда он молился за людей, они никогда не бывали для него просто именами в длинном списке, но всегда личностями. Расскажу об одном характерном случае. У вл. Иоанна был обычай раз в год посещать монастырь Св. Троицы в Джорданвиле. В одно из посещений, когда он уже покидал монастырь, один монах дал ему записку с именами четырех тяжелобольных. Вл. Иоанн в течение года получал многие тысячи таких просьб помолиться. Приехав на следующий год в монастырь, он подозвал к себе этого монаха и, к величайшему изумлению последнего, извлек из глубины своей рясы измятую и изорванную ту самую записку. “Я молился за твоих друзей, — сказал вл. Иоанн, — но двое из них (он назвал имена) мертвы, а другие двое выздоровели”. Так оно и было.
Даже на расстоянии он умел разделять заботы своих чад. Один из них, о. (ныне архиепископ) Иаков, настоятель небольшого монастыря в Голландии, сидел как-то в своей комнате не в силах заснуть в тревоге о чем-то. Вдруг среди ночи зазвонил телефон: вл. Иоанн, находившийся в сотнях миль от этого места, звонил, чтобы сказать, что пора о. Иакову идти спать: “Ложись спать, а то, о чем ты просишь у Бога, непременно сбудется”. [31]
Такова роль духовного отца. Как выразил это Варсануфий, “я пекусь о тебе более тебя самого”.
Перевод с английского Ю. Вестеля.
________________________________________
[1] Наиболее полным исследованием о духовном старчестве на христианском Востоке остается: I. Hausherr, SJ, Direction spirituelle en Orient autrefois (Orientalia Christiana Analecta 144: Rome 1955). Прекрасный портрет великих русских старцев содержится в: J.B. Dunlop, Staretz Amvrosy: Model for Dostoevsky’s Staretz Zossima (Belmont, Mass, 1972); ср. I. de Beausobre, Macarius, Staretz of Optino: Russian Letters of Direction 1834 – 1860 (London 1944). русск. перев.: Святитель Афанасий Великий. Творения в 4-х томах. Изд. Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, М., 1994 (репр. изд. Св.-Троицкой Сергиевой Лавры,1903 г.).
— Владыко, как Вы оцениваете Определение Священного Синода от 29 декабря 1998 года, посвященное “участившимся случаям злоупотреблений в духовнической практике, негативно сказывающимся на состоянии церковной жизни”?
— Значение этого документа трудно переоценить. Давно пора было такой документ написать. И главное, недостаточно удовольствоваться просто призывом к людям безответственным или греховно настроенным, или обезумевшим от своего “величия”, связанного с саном, — надо принимать какие-то меры. Это Определение совершенно справедливое и нужное, но я думаю, что за ним должны бы следовать действия. Духовники, которые своими поступками разрушают церковную жизнь, разрушают человеческие души или вносят соблазн в среду своих духовных чад, должны бы подвергнуться строгим дисциплинарным мерам. Некоторых следовало бы просто лишить права исповедовать, оставив за ними только право совершать Божественную Литургию; никакого духовного руководства они не должны никому предлагать. В случае же нарушения такого правила они должны быть окончательно запрещены в служении, потому что здесь речь идет не о том, как духовник ведет свою работу, а о том, как он строит или разрушает чужие души.
Поэтому определение Синода своевременно и очень важно, хотя оно могло быть и более резким, но за ним должны следовать дисциплинарные меры по отношению ко всякому священнику или епископу, который разрушает человеческие души, — каков бы ни был его уровень или сан. Речь не идет о том, чтобы он разрушал Церковь как таковую. Церковь — купина неопалимая, никто ее пламени не погасит; но люди могут погибнуть от таких духовников.
— Определение Синода в церковных кругах окрестили “определением по младостарчеству”. Хорошо известны Ваши высказывания об этом явлении. Какой смысл вкладываете Вы в это понятие? Имеется ли в виду молодой возраст или духовная незрелость пусть даже и весьма пожилого священнослужителя, претендующего на роль старца?
— Конечно, речь не идет о том, чтобы различать между молодыми или старыми безумцами. Речь идет здесь о том, чтобы по возможности оценить духовную зрелость человека, его способность быть руководителем для человека. Старец — это не просто человек, который долго занимался пастырской работой и приобрел какой-то навык или опытность; старец в настоящем смысле — это нечто иное, это благодатное состояние. Старцев не “выделывают”, старцы силой Святого Духа рождаются; и если говорить о том, чтo характеризует старца, то я скажу коротко и о том, каково место старчества по отношению к обычному священству.
Мне кажется, что есть в духовничестве три степени. Есть приходской священник, роль которого — совершать таинства Церкви. Он может не быть хорошим проповедником, он может не давать никаких советов на исповеди, он может ничем не проявлять себя в пастырском отношении. Достаточно того, что он совершает Божественную литургию, если только он помнит, что он совершает как бы внешние действия, но что чудо Божественной литургии или других таинств совершается Господом. В литургии ясно нам указано, что Христос является единственным Тайносовершителем и что только Дух Святой — та Божественная сила, которая может из обыкновенного хлеба и вина сотворить Тело и Кровь Христовы.
Сверх совершения таинств, он может говорить проповеди. Он может, с одной стороны, учиться у древних или у современных проповедников; он может, если он честен и не старается казаться людям больше, чем он есть, совершено откровенно и искренне делиться с ними тем, что у него на душе, — не лирической болтовней, а тем, что ему было дано пережить, когда он читал Евангелие. Поэтому и молодой священник может делиться своим. Если он скажет то, что сам пережил во время чтения Евангелия, если он глубоко это воспринял, как бы ни были просты его слова, они дойдут.
Есть другая степень. Это священник более опытный или старше, который более научен и призван давать наставления другому человеку о том, как идти от земли на небо. И этот священник должен быть предельно осторожен. Знаете, когда вы уходите в горы, вы выбираете себе проводника, который ходил туда, куда вы хотите прийти, и живым вернулся оттуда, а не погиб на пути. Вот таков должен быть духовник в полном смысле этого слова. Он не должен говорить того, чего он опытно не пережил или чего он как-то своим нутром не знает. Мы приходим к духовнику с тем, чтобы встретить проводника до дверей Царства Божия. Но если он сам там не бывал, он нам ничего не может дать. Об этом должен задумываться каждый духовник, каждый священник, к которому приходят люди на исповедь.
А есть еще третий уровень. Это старчество, уровень тех людей, которые, говоря образно, почти всю дорогу прошли до дверей Царства Небесного, может быть, не вошли в него, а может, допущены были в него, но были посланы обратно на землю, к нам, чтобы нас вести в это Царство. Вот это старец. Это человек, который весь путь прошел до глубин своей души, дошел до того места, где запечатлен образ Божий в нем, и который может говорить из этих глубин.
Но старцем самого себя не сделаешь, и, если можно так выразиться, старцами не рождаются. Это люди, которых коснется благодать Святого Духа и которые отзовутся на нее и будут верными, — верными тому, чему учит нас Христос, и верными тому, что говорит Дух Святой в их душах. Старцы — явление редкое. И когда речь идет о старчестве, о священстве, о “младостарчестве”, мы должны помнить, что речь не идет о возрасте телесном, о том, седая ли у тебя борода или еще русые локоны, а о том, до какой глубины тебя увлек Святой Дух, чему ты научился и что ты можешь сказать. Причем старец не обязательно будет давать приказания, он может давать советы, он может давать указания, но должен хранить, беречь нашу свободу, потому что Бог не ищет себе рабов, а ищет Себе детей, братий, сестер: Я не называю вас больше рабами, потому что раб не знает воли Господина своего, а Я вам все сказал... Это духовник должен помнить.
Я старался ответить на вопрос о том, чем отличается старец от обыкновенного духовника, и ТАК мне хотелось бы сказать громко, на всю Русь: БЕРЕГИТЕСЬ, братья мои, священники! Берегитесь, не принимайте на себя роли, которая не соответствует вашему духовному возрасту, будьте просты! Будьте просто священниками — это уже так много! Человек, который силой благодати Святого Духа может совершить литургию, может окрестить ребенка, может помазать миром, это не мало, это нечто столь великое!
— Нередко случается такое: духовник внушает своему духовному чаду, что монашество выше брака, и фактически принуждает его к постригу. В подобной ситуации иногда оказываются выпускники духовных школ, перед которыми стоит выбор: либо вступить в брак, либо стать монахами. Будучи не в силах принять собственное решение, они едут за советом к старцу, и тот говорит им что-то вроде: “Монашество — твой путь; благословляю на постриг”.
— Мне кажется, что такое положение настолько уродливо и возмутительно, что надо принимать самые строгие меры к тому, чтобы такое не могло случиться. Потому что и монашество и брак требуют свободы и зрелости. Свобода, по определению Хомякова, это то состояние, когда человек является полностью самим собой; не жалким изображением того, что он думает о себе или чем — ему кажется — он должен бы быть, а в полном смысле самим собой. Поэтому если человек не знает, принимать ли ему монашество или идти на брак, это значит, что он ни к тому, ни к другому не готов, ни для того, ни для другого не созрел. Я понимаю, что из практических соображений академия и семинария хотят, чтобы выпускники поскорее делались священниками, и поэтому наталкивают их на монашество или на брак. Я помню один случай, когда духовник поставил молодому выпускнику ультиматум: в течение одной недели найти себе невесту и жениться, потому что он хочет представить его к рукоположению. Это ужас, это преступление. Человеку надо дать время и возможность созреть.
Кроме того, это преступление против невесты и против самого молодого человека, который станет священником, потому что на брак надо идти с глубокой подготовкой. Связывать жениха и невесту должна глубокая любовь, благоговейная любовь, такая любовь, которая человеку говорит, что он всю жизнь готов отдать на то, чтобы жить с этим человеком.
То же самое можно сказать и о монашестве. Множество молодых людей, которые принимают монашество для того, чтобы стать священниками, монахами не делаются; они делаются незрелыми безбрачниками. Они безбрачны, потому что брак не совершился, потому что они не созрели для любви или не созрели для того чтобы сказать: да, я ее люблю, люблю глубоко, люблю чисто, люблю так, что могу перед Богом стоять с ней; но я хочу быть только с Богом.
Всякий юноша в какой-то момент своей жизни может это сказать по неведению, по непониманию, потому что он еще не знает, чтo значит кого-то полюбить. И надо требовать долгой подготовки для монашества, не формальной подготовки, не дрессировки, а созревания: может ли этот человек жить с Богом и только с Богом, и изнутри этого общения с Богом совершать свое дело, или нет? С практической точки зрения это значит, что многие студенты не будут рукоположены по окончании курса, но они в свое время вырастут в полную меру своего человечества. А иначе слишком часто священники, монахи ли они или женаты, остаются недорослями, благочестивыми, чистыми жизнью, но недорослями в том смысле, что в них две-три струнки звучат, а не весь орган.
Молодых людей и девушек надо учить тому, чтобы они ходили за советом, но не за указкой, чтобы они пошли к человеку, в котором видят опытность, глубину, с кем они могут поговорить, кому они могут открыть свою душу, чтобы он им помог разобраться в себе самих. Но не к человеку, который с высоты своей гордыни или слепоты им даст приказ, за который они будут расплачиваться в течение всей своей жизни. Да, если считать, что и несовершенный или уродливый брак является как бы мученичеством, который ты несешь ради Христа, можно так повернуть вопрос. Но нам нужны люди расцветшие, люди живые до глубин, которые могут в других родить жизнь; и это — роль священника и роль монаха. Но священник и монах могут это сделать, только если они сами живы, а не являются окаменелостью, мертвым уставом.
А что касается принуждения человека к постригу, то есть внушения ему, что он должен выбрать самый высокий путь или что нет другого пути для него, если он хочет быть священником, это уже преступление. Человек должен, как я уже сказал, созреть и сделать выбор под внушением Святого Духа, а не просто формально, потому что монашеский путь является более интегральным, более цельным, чем брачный путь. Это бывает, но это не всегда так. Можно быть монахом очень — как бы сказать? — “разжиженным” образом. Можно быть человеком, который неспособен на брак и выбирает монашество; можно быть монахом, который исполняет все правила, но духом не может, не в состоянии “возлетать во области заочны”. И тут духовник должен с большой осторожностью ставить вопросы, прислушиваться к душе человека и не принуждать его ни к чему, а ему помочь разобраться в себе самом так, чтобы он мог или принять решение не только свободно, но творчески, или решить переждать, пока он сам не созреет.
— Что Вы можете сказать о так называемом “невенчанном” или гражданском браке, который некоторыми духовниками отождествляется с блудом?
— То, что я скажу сейчас, вероятно, будет воспринято этими духовниками, а, может быть, и многими другими как неправильное мнение. Если кто хочет узнать об истории того, как образовался наш церковный брак, я хочу его отослать к книге профессора С. Троицкого “Христианская философия брака” (она была переиздана в России). Там он указывает на целый ряд вещей, которые мы давным-давно забыли и к которым, может быть, надо было бы вернуться очень вдумчиво.
Первое — то что апостол Павел не отрицает и не отвергает брака между верующим и неверующим. В одном из посланий он говорит: муж неверный спасается женой верной, и наоборот (и когда речь идет о “верности”, здесь, конечно, говорится не о супружеской верности, а о вере в Бога, во Христа). В его время, когда один из супругов принадлежал к Церкви, а другой не принадлежал ей, нехристианского супруга не принуждали принять крещение и затем так или иначе вступать в так называемый “христианский” брак. Поэтому если мы можем принять, что в древности, так же как в Ветхом Завете, брак является таинством, то есть таким действием Святого Духа, которое в наш падший мир вносит измерение вечной святости, то нам надо быть очень осторожными с определением гражданского брака как блуда или чего-то неправильного.
Второе: мы должны помнить, что в течение целого ряда столетий (если не ошибаюсь, девяти столетий) в Византийской империи браки совершались гражданской властью. И только в какой-то момент император — не Церковь — решил, что браки будут совершаться Церковью, потому именно, что это действие, которое выносит двух людей из узких рамок государства в бесконечные просторы вечной жизни в Боге. И тогда опять-таки начался целый процесс, потому что Церковь не сразу начала составлять богослужение венчания. Вначале к церковному браку допускали только девственников. Эти девственники вступали в брак путем торжественного заявления перед общиной о том, что они любят друг друга вечной любовью и хотят быть едиными между собой, как Христос един с Церковью. И тогда они причащались вместе, но обряда никакого не было. Это изъявление их воли, их решимости и совместное причащение и составляли брак. Позже Церковь развила богослужение, которое выражает собой церковное понимание о браке, и это богослужение мы сейчас употребляем.
Я не считаю, что гражданский брак сам по себе является блудом. Если гражданский брак не имеет никаких корней в любви, во взаимном понимании, а является просто сожительством двух людей, которые хотят делить свою плотскую жизнь, это одно; это порой можно назвать блудом. Но гражданский брак, если он чист плотью и чист душевно, является таинством, потому что это соединение двух людей, которое превышает, которое уничтожает разделение греха, сделавшее одного человека чужим для другого. Они становятся друг другу своими, alter ego (“другое я”), и через это уже как бы зачаточно приобщаются тайне единства в Боге.
— В Определении Синода упоминается случай, когда духовник принуждает к вступлению в брак с лицом, рекомендованным самим пастырем. Как Вы относитесь к подобной практике? Насколько вообще правомочен духовник вмешиваться в решение таких вопросов?
— Я скажу: абсолютно неправомочен, никакого права он не имеет определять в такой мере и в такой форме будущее двух людей. Вообще, вступить в брак по принуждению, так же как принять монашество по послушанию, безумно и грешно; и грех, конечно, лежит на том священнике, который накладывает такую невыносимую ношу на того, кто принимает монашество, или на тех, кто вступит в брак. Это недопустимо. Духовник должен приготавливать чету, научить их тому, что представляет собой брачная любовь, брачное целомудрие, брачная чистота, брачное единство душевно-телесное, и когда они готовы, их венчать. Причем не он должен выбирать жениха или невесту для другого лица.
Дело пастыря — вглядываться в своих пасомых, вглядываться молитвенно, вглядываться смиренно и им помочь стать тем, чем стать они призваны Богом. Я знаю несколько случаев, когда духовник или кликуша-“старица” разорвали узы любви, которые уже существовали между юношей и девушкой, принудили их венчаться с другими людьми, потом случилась катастрофа, они граждански развелись; и эта же кликуша их пыталась соединить еще с другими возможными мужьями и женами.
Это безумие и это преступление; и Церковь должна была бы реагировать на все эти безумные преступления дисциплинарным образом. Такой духовник должен быть лишен права принимать подобные решения; если нужно, он должен быть запрещен в священнослужении. И во всех случаях, которые мне пришлось переживать и в России, и вне России, когда такое совершается, Церковь должна поступить со всей строгостью.
На это мне раз ответили, что если так поступить и запретить такого-то священника, то несколько сот людей уйдут от Церкви. Они от Церкви не уйдут, они уйдут от лже-церкви; и это надо ясно сознавать. И вопрос не в количестве, а в том, чем эти люди являются. Если они являются только духовными детьми этого священника, этого лже-духовника, то они Церкви, в сущности, не принадлежат, они уже отпали, они стали боготворить идола, отдались в культ его личности, и этот идол должен быть низвержен. Простите резкость моих выражений, но я с большой болью это все переживаю, потому что до меня не только слухи доходят, а приезжают люди из России с такими вопросами; и когда я сам бываю в России, многие ставят передо мной именно эти вопросы.
— По рукам православных верующих ходят брошюры, оставленные как бы в помощь исповедующимся и содержащие перечень грехов. Среди упоминаемых там грехов (их может быть до двух тысяч) всевозможные извращения, о которых иные православные верующие даже и слыхом не слыхали. Насколько полезны или вредны подобного рода пособия?
— Я со всей определенностью и убеждением скажу, что подобные пособия вредны. Они должны быть запрещены, отняты у тех, у кого они есть, и совершенно иной подход должен быть предложен для подготовки к исповеди.
Человек должен исповедовать свои грехи, это первое; он должен быть научен постепенно с большей тонкостью понимать свои душевные состояния, оценивать свои поступки и их исповедовать. Но исповедовать грехи, которые когда-то были просто записаны досужими монахами и вошли в списки, совершенно бессмысленно, это ничему людей не учит. Исповедь должна быть совершенно личная. Она неминуемо будет неполная, но она будет реальная. Она будет неполная в том смысле, что другой человек, более духовно зрелый или лучше наученный или более опытный, найдет в себе, может быть, и другие грехи, но в данную минуту тот человек, который исповедуется, должен исповедовать свои собственные грехи.
А когда в этих списках еще значатся половые извращения, то рекомендовать подобные списки — просто преступление, свершаемое так называемым “духовником” против человека; потому что мы все знаем, как мысль вкрадывается в нас через слух, через зрение и как постепенно эта мысль охватывает наше воображение, как постепенно мы начинаем интересоваться этой мыслью и впадаем в искушение. Этого нельзя делать.
— Некоторые духовники предъявляют высокие аскетические требования исповедующимся, в том числе и детям, настаивая, в частности, на соблюдении строгого поста в течение нескольких дней перед причастием. В один из подмосковных монастырей воспитательница детского дома привела к причастию группу детей-сирот. Настоятель монастыря спросил, соблюдали ли дети пост в течение трех дней перед этим; когда выяснилось, что нет, он не допустил к причастию никого из них. При этом он сказал: “Запомните, дети: у Бога ничего просто так не бывает”.
— Я думаю, что он поступил не право. Я думаю, что Бог этих детей принял бы с любовью: ведь они нарушили церковное правило, о котором не имели понятия. Они не были принуждены его исполнить, потому что воспитательница, вероятно, хотела, чтобы они пришли к Богу с радостью, а не с чувством, что к Богу можно приходить только с натугой, с надрывом, что нельзя к Нему просто прийти. Я убежден, что если человек по небрежности нарушает какие-нибудь правила, ему надо это ставить на вид. Но если он просто о них не знает или у него не хватает сил, веры, убежденности, что это необходимо или нужно, то надо ему дать опыт близости с Богом, а не требовать с него исполнения правил.
Поэтому я думаю, что в данном случае этот священник поступил не право. Он должен был допустить всех детей к причастию после, может быть, общей беседы и короткой, но вдумчивой личной исповеди с каждым ребенком, причем говорить он должен не о том, что ребенок нарушил такие-то правила, а о Христе, о любви Божией...
— Что Вы скажете о тех общинах, в которых создается культ личности священника, когда каждое его слово, не только по вопросам духовной жизни, но и по политическим и иным вопросам воспринимают как изъявление воли Божией?
— Культ личности — одно из самых вредных явлений не только церковной жизни, но вообще всей жизни, включая и политическую. В области политической культ личности находит свой предел в диктатуре. Культ личности надо искоренять всячески. И первый, кто должен это делать, — это тот человек, который является жертвой этого культа, то есть тот священник или мирянин, которого окружают недолжным и непозволительным почитанием.
Для этого священник (я буду говорить, конечно, в первую очередь о священниках) должен постоянно следить за собой и постоянно себе напоминать, что он ничто, если им не руководит Божия благодать, и что Божия благодать ему дается не как постоянный дар, а в меру того, как он сам смиряется перед Богом, как он сам отрекается от себя и как он сам отдает свою жизнь другим, на служение.
Я помню, отец Софроний мне как-то сказал, что Церковь построена, словно пирамида, причем пирамида, стоящая вверх дном, стоящая на самом острие своей вершины. И чем человек делается ближе к Богу, чем он хочет больше себя отдавать на служение другим, тем он должен сходить ниже и ниже, глубже и глубже в этой пирамиде, и в конечном итоге вершина этой опрокинутой пирамиды — Сам Христос, на Котором все покоится, вся тяжесть мироздания, вся тяжесть человеческой грешности, всё. Поэтому если священник хочет избавиться от культа личности, он должен первым делом прийти в себя, опомниться, понять, что его почитают либо за то, что ему было дано, либо потому, что люди видят в нем то, чего, может быть, и нет.
— Какой смысл Вы вкладываете в понятие послушания, когда речь идет о взаимоотношениях между духовным отцом и духовным чадом в приходской, а не в монастырской практике?
— Я хотел бы, чтобы повторяли людям все время, все время, что послушание не заключается в том, чтобы раболепно исполнять приказания священника, даже если они подаются в форме советов. Послушание — от слова “слушание”, и цель послушания — научить человека оторваться от собственных мыслей, от собственного отношения к вещам и вслушиваться в то, что говорит ему другой человек. Здесь начинается послушание, и оно относится не только к церковной практике, но ко всем взаимоотношениям между людьми.
Когда говорит с нами духовный отец, мы должны слышать его слова и за словами уловить глубину — или отсутствие глубины — его духовного опыта. Бывает так, что священник скажет что-то очень простое, что дойдет до твоей души и ее взорвет. А может быть так, что священник говорит от ума, повторяет то, что ему было сказано.
Я читал много житий святых и другой духовной литературы, и меня всегда поражало, что старец, духовный отец, игумен, наставник, пустынник из глубин своего опыта говорит нечто человеку, который ему ставит вопрос, или даже человеку, который вопроса ему и не ставил, но на которого он взглянул и почувствовал: ему надо это сказать. А иногда это не только слова, которые открывают нам понимание, это указание: “Сделай то-то”. Сделай то-то, потому что если ты не сделаешь, а будешь только размышлять и переживать, то ты никогда не сдвинешься с места. И вот даже монастырское послушание заключается в том, чтобы избрать духовника, с которым ты созвучен, который тебя может глубоко в Боге полюбить и которого ты можешь воспринять как человека, который тебе дан от Бога.
Взаимное отношение духовника с духовным чадом заключается в том, чтобы духовник глубоко вглядывался в эту душу, вслушивался в эту душу, старался эту душу понять и никогда не говорил ничего, что до конца не продумано и может оказаться соблазном.
- Уважаемый отец Кирилл! Как найти себе духовного отца?
- Духовного отца надо искать по расположению своей души. Когда вы доверяете своему духовному отцу во всем, и сердце ваше раскрывается перед ним, вы тайны своей души доверяете, можете ему открыть. Вот в таком случае вы избираете такого духовника, что он будет свободно с вами говорить, чтобы вы могли ему спокойно вверять свои тайны сокровенные. И тогда вы чувствуете, что получаете от этого духовную пользу, что он руководит вами, помогает вам, дает вам утешение, наставления для совершенствования в духовной жизни.
Если духовник в каком-то отношении не отвечает своим требованиям, вы легко можете его оставить и перейти к другому, который большую доставляет вам душевную пользу. Тут такого закона, который прикреплял бы, нет: избирайте все по расположению своей души. От кого получаете больше душевной пользы, того и держитесь, к тому прибегайте.
- В каких случаях можно переходить от одного духовного отца к другому?
- Если вы чувствуете, что не получаете уже духовной пользы, утешения в руководстве тем или иным духовником, а от другого - получаете душевной пользы больше, то, не смущаясь, можете перейти к другому. Лишь бы получали для души большую пользу, лучшее руководство.
- Известно, что в современных монастырях жизнь протекает совсем иначе, нежели в древних. Еще в прошлом веке писал святитель Игнатий (Брянчанинов) об упадке монашества и о том, что тихие, казалось бы, пристани становятся пучиной гибели для многих душ. В особенности сегодня это касается, как считает автор этой записки, женских монастырей. Возможно ли сейчас в здоровой духовной обстановке подвизаться в монастыре? Знаете ли вы сейчас женские обители, конкретно, в какие безбоязненно можно вступить человеку, имеющему благословение на монашество?
- К сожалению, я, конечно, этого не знаю. Надо поездить и побывать лично в женских обителях и посмотреть на их внутреннюю духовную жизнь и какое-то уже сделать заключение. К сожалению, я даже из обители преподобного Сергия никуда не выезжаю. Конечно, сейчас этот вопрос актуальный, важный, серьезный. Беда, конечно, в том, что у нас нет кадров, таких духовных лиц: в мужских монастырях - таких духовников опытных нет. А в женских - нет таких духовных стариц, которые бы окормляли молодых, новоначальных. Конечно, это большой пробел. Но говорить о том, что совсем монастыри не надо возрождать и созидать, поскольку там нет полноценной духовной жизни, - считаю, что это тоже будет не совсем правильно. Те, которых Господь призывает к монашеской жизни, кого Он именно призывает, - Господь дает силы, дает разум, дает терпение. Хотя и скудна сейчас жизнь в духовно-нравственном плане во вновь возрождающихся обителях, - но все-таки там собрана община во имя Христово. И если человек пришел именно с целью спасения своей души, я думаю, Господь, ими же веси судьбами, но будет подавать человеку и утешение, и подкрепление, и совершенствование в его духовной жизни. Хотя, конечно, может быть, будут большие неприятности, переживания, неудобства, но тем не менее спасение совершаться будет и совершается.
- Для желающих идти в жизни путем монашеского подвига какой путь избрать в современном мире: служение спасению ближних, не знающих Христа, наших современников, или уединенное делание в тихой пристани?
- Куда кого Господь призывает, к какому образу жизни. Если Господь призывает вас к уединённой жизни - идите! Если призывает Господь на поприще служения ближнему -"идите на это служение! Послушайтесь, куда вас Господь призывает. Каждому человеку есть призвание от Бога.
- Есть ли в наше время сейчас старцы?
- Старцы - не знаю. Старики - есть.
- Знакомы ли вам случаи счастливого многолетнего брака?
- Я думаю, сейчас можно взять семьи священников. Они все, по-моему, в многолетнем браке. В миру сейчас, конечно, распад семьи, брак разрушается очень быстро, полный развал. Но если взять благочестивые семьи духовных лиц, священников - там семьи образцовые. Есть с чего пример взять.
- Очень желаю научиться настоящему покаянию. Пожалуйста, расскажите, как строить свою исповедь? Как запоминать, записывать, обобщать потом грехи на исповеди? Если человек постоянно внимательно следит за собой, то потом как ему на исповеди себя вести? Если каждый день записывать грехи, то на исповеди что с ними делать - все читать, обобщать или как? Как правильно исповедываться?
- Раньше в обителях духовная жизнь была поставлена высоко, там практиковалось открывание помыслов. Послушники имели обычай: в конце дня приходили к старцу и свои помыслы открывали. Это, конечно, давало возможность следить, бодрствовать над своими помыслами и исправлять их. А старец, если были какие-то отклонения, давал направление, и, таким образом, человек шел правильным путем в своей духовной жизни.
В настоящее время у нас ввести такой обычай, наверное, не представляется возможности ввиду того что, если взять монастыри, там прежде всего некому открывать помыслы, нет духовников. И сестры почти что все бывают очень заняты работой по восстановлению новых обителей. Не хватает времени, и, конечно, ни одна игуменья не даст благословения на введение такого обычая. Поэтому, если кто печется о спасении своей души, следует записывать свои грехи на бумаге - это дело похвальное, и оно уже имеет примеры и в древних монастырях. Поэтому записывать грехи можно и нужно. А на исповеди уже старайтесь как-то с духовником там договориться, чтобы он давал вам побольше времени, выслушивал вас, чтобы вы могли все эти свои грехи ему открыть и исповедать. Таким путем можно. И, конечно, вот так бодрствовать и трезвиться над своими помыслами - это вменяется каждому, это заповедано Святыми Отцами: каждый из нас должен трезвиться постоянно и проверять свои помыслы. И какие греховные мысли и страсти борют иногда - надо обязательно это на исповеди открывать духовнику.
- Каковы признаки призванности к монашеству? Можно ли идти в монастырь и принимать монашество, если родители желают только супружества своим детям?
- В монастырь надо идти по призванию. Так же, как и на пастырское служение. Нужно обязательно призвание Божие. Если кто минует это, то обычно всегда оканчивается неудачей. Какие признаки?
Если кто призывается к семейной жизни, то обычно такой человек только и думает что о семье, о детях, о супруге, о будущей своей семейной жизни. И вот это уже является признаком призвания Божия к семейной жизни. Если же, наоборот, у человека в душе какая-то боязнь вот этой семейной жизни, боязнь иметь детей, какое-то отвращение к семейной жизни, - это уже явный признак призвания Божия к жизни безбрачной. Это каждый должен испытывать.
Если родители так неразумно вмешиваются и нарушают призвание Божие - это тоже заканчивается трагедией. Надо испытывать призвание Божие: к какому пути Господь призывает тебя.
- Как бороться с печалью, которая постоянно беспокоит? Возникает сильный ропот и безразличие.
- Печаль - это один из семи смертных грехов. Поэтому с печалью надо бороться. Это бывает тоже по бесовскому наваждению, и того, кто подвергается этому наваждению. Святые Отцы прежде всего призывают к терпению. Надо вооружиться терпением, и в это время молитвою, чтением Слова Божия заниматься и освобождаться от этого духа уныния и печали.
- Как можно побороть страсть празднословия?
- Повесить замок на уста. Страхом Божиим, конечно. Надо все-таки себя ограждать страхом Божиим и памятью того, что Господь сказал: "За всякое праздное слово люди дадут ответ на Страшном Суде". Это должно устрашать, это должен каждый помнить, что на Страшном Суде Божием все это будет предъявлено в обвинение. Надо этого остерегаться и хранить свои уста.
- Будет ли скоро кончина мира и стоит ли вообще учиться и вообще что-нибудь устраивать, в том числе и жизнь?
- Никто не знает ни дня, ни часа, когда будет пришествие Христово. Трудиться надо, учиться надо, работать надо, совершенствоваться надо. Пока Господь дает нам время, надо над собой работать. Надо бороться со своими греховными наклонностями, своими пороками, искоренять из своей души все злое, худое, порочное. Вот цель и смысл жизни. Пока еще Господь двери покаяния не закрыл для нас, нужно стараться: пользоваться таинствами исповеди, покаяния и себя приготовлять к вечности. Думать о том, что будет кончина века и опускать руки - нельзя. Никто не знает, когда Господь придет. Но мы должны быть готовы всегда к встрече с Господом. Поэтому мы должны со страхом проводить время своего странствования на земле и не обольщаться никакими мирскими удовольствиями, страстями, а проводить жизнь трезвенную, правильную. Проводить свою жизнь в чистоте и молиться всегда, быть всегда в трезвении.
Необходимость для всякого, кто хочет вести христианскую жизнь и быть спасенным, иметь духовного отца является фактом, неустанно подчеркиваемым преподобным Симеоном в его творениях. У него у самого был такой духовный отец в лице преп. Симеона Благоговейного, и он не перестает благодарить Бога за то, что Он ему его послал. "Благодарю Тебя, - пишет он, - что когда я возжелал увидеть одного из твоих святых и поверил, что найду посредством его милость у Тебя, Ты не только сделал это, Благий, и указал мне на Твоего верного и подлинного служителя - я говорю о блаженном и святом Симеоне - и соблаговолил быть мне любимым им, но даровал мне и тьму других благ, на которые я не надеялся". Следовательно, пр. Симеон основывал свое убеждение в необходимости иметь духовного отца преимущественно на своем личном духовном опыте. Так, он говорит о грешнике, который "ищет посредника и помощника, как неспособный, очевидно, сам безстыдно подойти из-за того, что он обременен многими постыдными грехами". Несомненно, только Христос может спасать, но Он Сам указывает духовного отца и говорит: "Держись и прилепись к этому человеку и последуй за ним, так как он поведет тебя". Преп. Симеон поэтому называет своего духовного отца "апостолом и учеником" Христа и в одной молитве ко Христу, в которой уподобляет Ему своего духовного отца, говорит: "моего сотрудника и помощника - я говорю о Твоем святом и ученике и апостоле - я почитал, как Тебя Самого, создавшего меня, любил от души, припадая к его ногам день и ночь, и умоляя его: "Если что можешь, помоги мне," - имея уверенность, что сколько он хочет, может у Тебя".
Но чтобы Христос послал такого отца, нужно его искать, с пламенной молитвой и в покаянном духе. "Слушай разумно и не желай оправдывать самого себя, - преп. Симеон обращается к некоему христианину, - но смирись пред Богом и скажи: "Господи, не желающий смерти грешника, но чтобы он обратился и жил, снисшедший ради этого на землю, чтобы воскресить лежащих и умерших грехом, и сподобить их видеть Тебя, истинный свет, насколько возможно видеть человеку, пошли мне человека, знающего Тебя, чтобы служа ему, как Тебе, и подчиняясь ему, всей моей силой и исполняя Твою волю в его воле, благоугожду Тебе, Единому Богу и удостоюсь, грешный, и я Твоего Царства".
Здесь мы видим некоторое отождествление Христа и духовного отца, но всегда Христос, единственный истинный Бог, остается истинным Отцом, Ему одному должен открываться кающийся, если он еще не нашел духовного отца, и, во всяком случае, небегать в поисках других, когда он его уже нашел: "Не ходи туда и сюда в поисках других, знаменитых монахов и не исследуй их жизнь, но если благодатию Божией ты встретился с духовным отцом, ему одному говори, что тебя касается; а, если нет, то, созерцая Христа, на Него смотри всегда и имей постоянно Его Единого зрителем твоей печали и скорби". Преп. Симеон как будто бы допускает здесь непосредственное руководство Самим Христом для тех, кто Его уже видит, то есть для достигших высокой степени совершенства, но одновременно он осуждает всякую неверность духовному отцу. Послушание является и путем к совершенству, так как это есть путь отречения: "Те, кто хорошо положил основу веры и надежды, в страхе и трепете, на камне послушания духовному отцу, и надстраивающие без колебания на этом основании послушания, как из уст Божиих предписываемое им, сразу преуспевают отречься от самих себя. Ибо исполняют не свою волю, но волю духовного отца ради Божией заповеди и упражнения в добродетели, соделывают не только отречение от себя, но и умерщвление ко всему миру".
"Духовный отец является врачом, который с большим терпением и всяческою любовью пользуется, как и врач телесный, всеми лекарствами и целебными средствами, чтобы облегчить и исцелить болезни и раны души, каковыми являются страсти и грехи".
С своей стороны, духовный сын должен все открывать духовному отцу: "Слушай только наставления твоего отца, - поучает преп. Симеон молодого монаха, - отвечай ему со смирением, и как Богу говори ему твои помыслы вплоть до простого приражения мысли и ничего не скрывай или делай без его ведома, не спи, не ешь и не пей". Отеческая любовь связывает духовного отца с его детьми: "Вы ведь чада Божии, - говорит преп. Симеон, - данные мне Богом в качестве детей, мои внутренности, мои очи. Вы, говоря по-апостольски, моя похвала и отпечаток моего учения".
Эти узы любви настолько сильны, что истинный духовный отец не захочет быть спасенным без своих детей. "И я видел другого, - преп. Симеон говорит о себе самом, - так ревнующего о спасении своих братий и желающего его, что он часто молился с горячими слезами от всей души человеколюбивому Богу, чтобы и они также спаслись или чтобы он сам был с ними осужден, так как не хотел по расположению богоподражательному и моисейскому спастись вообще один и сам. Ибо духовно связанный с ними святою любовью во Святом Духе, он не имел произволения войти даже в самоЦарство Небесное и разлучиться с ними".
И он восхищается силою этой любви: "О узы святые, о сила неизреченная, о душа небесная мудрствующая, лучше сказать бого¬исполненная и в любви Бога и ближнего всецело усовер¬шенствовавшаяся!" В другом Огласительном Слове, очевидно, написанном в старости, преп. Симеон видит себя как бы отцом, духовно питающим своих детей: "Вот я открыл вам, моим друзьям и братиям, скрытые во мне тайны, видя приближающийся очень скоро конец моей жизни... дабы вы старались подражать, если не кому другому, то во всяком случае породившему вас несомненно отцу и от души возлюбившему, воскормившему также Словом Божиим и напитавшему жизнь рождающим хлебом и указавшему шествовать по пути спасительных заповедей Божиих". Преп. Симеон молится быть принятым вместе со своими учениками в Царство Божие и созерцать там Христа: "И ликам избранных, решениями ведомыми Тобою, сопричисли меня вместе с моими учениками, чтобы мы все вместе видели Твою Божественную славу и наслаждались, Христе, Твоими невыразимыми благами".
Послания преп. Симеона подробно рассматривают тему духовного руководства и особенно отцовства. Так, он пишет, с каким усердием мы должны искать истинных духовных отцов: "Итак, будем искать со тщанием таковых мужей, настоящих учеников Христовых, и будем с болью сердца и с многими слезами целые дни молить Бога, чтобы Он раскрыл очи наших сердец для того, чтобы узнать (его), если таковой найдется в этом лукавом роде, чтобы, найдя его, получить посредством его оставление наших грехов, нам, всею душею слушающим его повеления и заповеди, подобно тому, как он, услышав заповеди Христовы, стал причастником Его благодати и даров, и получил власть вязать и решить прегрешения, от Него разжженный Святым Духом".
В другом Послании преп. Симеон много пишет о духовном отцовстве, пользуясь образами отцовства телесного: "Мы породили тебя учением, - пишет он духовному сыну, - мы страдали, порождая тебя покаянием, мы породили тебя великим терпением, сильною болью и ежедневными слезами, хотя ты об этом ничего не знал". Преп. Симеон учит своих учеников, как отец, и таким образом живая цепь предания становится действительно личной: "Я захотел оставить тебе это, - пишет он, - как отец своему подлинному и желанному сыну, в качестве приданного и наследства, чтобы ты не думал, что это происходит от других предков или прадедов, но как полученное нами от них через преемство, и чтобы ты рассматривал и принимал как наше то, что происходит от них. И, получив как отцовское наследство, имел бы, как благодарный сын, больше любви к нам, как нам полагается".
И прибавляет: "И вот что самое важное: чтобы ты не был из-за твоего отречения от нас признан отрекшимся и унизившим Христа и стал бы виновным этого ужасного осуждения". Тот, следовательно, кто отрекается своего духовного отца, отрекается от Христа. И преп. Симеон говорит, что, как тот, кто обладает какими-нибудь материальными благами, оставляет их по завещанию своим близким и друзьям или бедным, подобным образом "все те, кто получил духовное дарование от Бога, должныпрежде всего в изобилии передать его своим духовным чадам, потом своим друзьям и слугам, которых они знают".
Преп. Симеон убежден, что Бог пошлет истинного духовного отца тому, кто этого искренно просит: "Если (Бог) предал Сына Своего на смерть, чтобы мы были спасены Им, каким образом, когда мы просим, чтобы был послан или, вернее, был бы нами узнан и признан Его истинный служитель, который поведет нас ко спасению и научит нас Его воле, Бог скроет от нас и лишит нас путеводителя? Никогда, никоим образом!" Такое убеждение основано на вере в спасительное дело Христа. Целым усилием жизни мы умоляем Бога показать нам духовного отца, как это объясняет преп. Симеон: "Если ты хочешь показать себя истинным верным и избранником Христа, покажи такую жизнь, совершай такие действия, приближайся таким образом и проси и умоляй Бога милостынями, постами и молитвами. Он откроет очи твоего сердца и ты увидишь такого (духовного отца), ты так же, как Корнилий увидел ангела".
Бог открывает духовных наставников в нашу эпоху также, как и в древние времена: "Вот почему и тогда и теперь Бог открывает апостолов, пророков и праведных тем, кто проявляет ревность и заботится о себе самом и вносит свое усилие и творит добро". Преп. Симеон настаивает, таким образом, что дары Божии не уменьшены в настоящее время, все зависит от нас, и призывает, следовательно, принимать истинных отцов, как Самого Христа: "Их нужно принимать, о братья, как Самого Христа, потому что то, что делается по отношению к ним, переходит на нашего Владыку Христа Бога и Он их усваивает и считает, что Он Сам страдает". Нужно, следовательно, знать, что "без отца и духовного учителя человеку невозможно сохранять заповеди Божии, и жить хорошо и без упреков, и быть выше сетей диавола".
Можно было бы еще долго приводить утверждения пр. Симеона об отцах и учителях духовных: тот, кто отвергает отцов нашего времени, отвергает Христа и апостолов; их нужно принимать как Христа, чтобы видеть Самого Христа; тот, кто не почитает своего духовного отца, не христианин и т. д. Преп. Симеон дает в заключение настоятельный совет:
"Рассмотрев все это в себе самом, о мое чадо любимое и возлюбленное, и научившись ясной и несомненной последовательности вещей, поспеши, насколько у тебя есть силы, не только на словах, но в самих действиях, стать христианином. Приобрети отца, приобрети учителя, приобрети посредника и посланника и поручителя пред Богом. Привяжись любовью и верою, страхом и желанием (к духовному отцу), как к Самому Христу, чтобы ты соединился им и в нем со Христом, и чтобы ты показал себя участником и сонаследником Его вечной славы и царства, поя и прославляя Его со Отцом и Его Пресвятым Духом".
Напротив, как преп. Симеон пишет в другом послании, "те, которые не имели отца, не стали, во всяком случае, сыновьями кого бы то ни было. А не ставшие сыновьями ясно, что и не родились. А не родившиеся, не были и произведены на свет; а не произведенные на свет совсем не оказались в умственном мире, но как не находятся в этой жизни телесно не родившиеся, так и не родившиеся духовно не бывают в умственном мире и не входят в него, то есть в его чудесный свет, куда Бог вводит верующих в Него". "Но, - продолжает преп. Симеон, - тьма и огонь и вечное мучение ожидают рожденных только телесно, не рожденных же духовно по решению господа Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа: "Если кто не родится свыше, - говорит Он, - не войдет в Царство Небесное". Преп. Симеон понимает, следовательно, эти слова Христа, которые толкуются обыкновенно как относящиеся ко крещению, как относящиеся к духовному рождению, даваемому духовным отцом своему сыну. Нужно, следовательно, иметь духовного отца, чтобы родиться свыше, потому что "как по плоти рождаемые дети без отца не сеются и не рождаются, так невозможно родиться свыше не имущему Духа... И как плотской отец порождает и плотских сыновей, так и духовный муж желающих стать подлинными его сыновьями делает духовными". Отеческая любовь является характерной чертой истинного духовного отца, но только у лица, достигшего безстрастия, она приносит свои плоды. Такое лицо может тогда пользоваться разными приемами, чтобы достичь пастырской цели. "Если тот, кто притворяется добродетельным для обмана многих и погибели, действительно жалок, - говорит пр. Симеон, - и является осужденным Богом и людьми, и вызывающим отвращение, ясно, что притворно изображающий, по примеру святых отцов, некую страстность, будучи сам безстрастным, для спасения и пользы многих, достоин похвалы и блажен".
Духовный отец - это новый Моисей, посланный Богом, чтобы избавить нас от ига духовного фараона, диавола и от земли греха, Египта. Преп. Симеон долго развивает эту тему в 18-м Гимне. Он здесь особенно имеет в виду своего духовного отца, Симеона Благоговейного. "Кто, привлекши меня, - спрашивает себя пр. Симеон, - направил к этим благам, кто возвел меня из глубины мирского обмана? Кто отделил от отцов и братьев и друзей, родственников и удовольствий и мирской радости? Кто мне подсказал путь покаяния и плача, где я нашел день, не имеющий конца?" Это Симеон Благоговейный: "Он был ангелом, не человеком. Однако, он человек, им мир поругаем бывает и змий попирается и бесы трепещут его присутствия".
Это он зовет преп. Симеона следовать за ним:
-Иди сюда, мое чадо, я отведу тебя к Богу!
И так как преп. Симеон колебался, его духовный отец сказал ему:
-Зажги большой огонь, чтобы я вошел внутрь него, и если я не останусь неопаленным, не следуй за мной!
Эти слова меня поразили, - я исполнил повеленное и пламя разжигалось, и он стал посреди его, неповрежденный и нетронутый, и призывал меня.
-Боюсь, - сказал я, -владыка, я грешник!
Он вышел (из огня), пришел ко мне и обнял меня.
-Почему ты испугался, - сказал он мне, - что ты трусишь и дрожишь? Чудо велико и ужасно, но ты увидишь большее, чем это"
Наконец, чтобы победить боязнь преп. Симеона, его духовный наставник "привел его ближе, - и, как рассказывает преп. Симеон, - заключил в свои объятия и снова облобызал святым лобзанием и он весь заблагоухал запахом безсмертия. Я поверил, возлюбил последовать за ним и возжелал стать рабом его одного". Этот рассказ, вероятно, символический, но вместе с тем, автобиографический, показывает тесные узы духовной любви, объединяющие наставника и ученика, и как эта любовь духовного отца побеждает всякий страх. Он показывает также, что для того, чтобы избрать духовного отца и последовать за ним, нужно сначала поверить ему. Далее следует рассказ об испытаниях, встреченных преп. Симеоном, преследования фараона и всей его армии, и как Моисей приходил ему на помощь и укреплял его. "Они увидели меня, - продолжает преп. Симеон, - ставшего светом твоими молитвами, и стали все тьмою, и я сейчас один". "Смотри, - ответил мне Моисей, - и не будь дерзким... Идем, обратимся в бегство! Так повелевает Бог, и Христос будет сражаться вместо нас с египтянами". "Идем, - сказал я, - господин, я не отделюсь от тебя, не нарушу твою заповедь, но сохраню их все".
В 2-ом Огласительном Слове преп. Симеон указывает на другую важную черту жизни под руководством духовного отца, а именно на подражание духовному отцу, а вместе с ним Христу. Преп. Симеон начинает с настаивания на необходимости молиться Богу, чтобы Он послал духовного отца. "Брат, - говорит он, - усердно моли Бога, чтобы Он указал тебе человека, способного упасти тебя. Ты должен слушаться его, как Самого Бога, и без сомнения совершать то, что он тебе говорит, еслидаже приказываемое кажется тебе, согласно с твоим представлением, противным и вредным".
Дух Святой показывает нам духовного отца, и нужно слушаться призыва Духа, и быть верным тому, кого Он посылает: "И если сердце твое имеет больше доверия от благодати к тому, кого ты уже имел духовным отцом, твори то, что он тебе говорит, и спасайся... Если же Дух Святой пошлет тебя к другому, не колеблись нисколько... Поступи, следовательно, брат, и так, как мы сказали,, и уйди к человеку, которого Бог, или тайно через Самого Себя, или явно через Своего раба, укажет тебе... И, как бы видел и говорил с Самим Христом, так почитай его и так учись у него тому, что полезно".
Послушание духовному отцу не является, таким образом, абсолютным, но вдохновляется Святым Духом. Или, вернее, оно становится таковым только после того, как Дух указал человека, за которым нужно следовать. В таком случае, вместе с духовным отцом и следуя за ним, ученик должен идти туда, куда он его ведет - в чужую страну, на гору Преображения, посреди городов. И всегда с неколеблющейся верою. "Если ты увидишь его, - продолжает пр. Симеон, - ядущего вместе с блудницами и мытарями и грешниками, не помысли ничего страстного и человеческого, но все только безстрастное и святое, и "Я был всем для всех, чтобы всех приобрести" помышляй в своем уме, видя его снисходящего к страстям. Но даже видя глазами, не доверяй им совсем. Заблуждаются и они, как я научился на деле".
"Если ученик приглашен ко столу, как на Вечери, - преп. Симеон все время говорит в этой евангельской перспективе - он должен всегда все принимать смиренно: сидеть рядом с наставником, допускать, чтобы ему умывали ноги, чтобы ты научился из того, что с тобою делается, великой высоте богосоделывающего смирения, и тогда больше получишь пользы, если у тебя есть сознание, чем когда ты умывал бы ноги твоего отца". Тем не менее, существуют границы, которые не полезно переступать: "Но упасть на перси твоего отца тебе не полезно, ибо если и Иоанн от большой любви ко Христу, как к человеку, дерзнул (на это), но и он вместе со всеми получил повеление называть себя безполезным рабом, когда все сделает". Он также должен следовать за своим духовным отцом на страдание, в его темницы, на смерть, похоронить его в могиле. "Верь, что он со дерзновением предстоит пред Богом, хотя ты и положил тело его во гробе, и без колебаний призывай его ходатайства. И он поможет тебе здесь и сохранит тебя от противников и примет тебя при исходе твоем изтела и приготовит тебе вечную обитель". Наконец, он должен следовать за наставником в Пятидесятнице: "Ибо найдет на тебя и ныне равная сила Пресвятаго Духа, не в виде являемая чувственного огня, ни с большим шумом и бурным дохновением - это было тогда ради неверных, - но в виде умного света, со всякой тишиной и радостью умственно явится тебе то, что является предначинанием вечного и первого света и отблеском и светочем пребывающего блаженства".
Можно, следовательно, сказать, что для преп. Симеона духовный отец был харизматическим лицом, живым образом Христа, Самим Христом. Слушаться его - это значит подражать Христу во всей Его земной жизни, переживать главные события Евангелия - Преображение, Страдания, Смерть и Воскресение. И даже за пределами жизни Христа, в Пятидесятнице, воспроизводимой внутренне в каждом подлинном христианине с неуменьшенной силой со времен апостольских. Святой Дух посылает духовного отца как плод наших исканий и напряженных молитв. Духовный отец порождает нас для духовной жизни, без него мы даже не родились для вечной жизни. Он ведет нас и соединяет со Христом. В его выборе, как и в нашей верности ему, соединяются свобода человека и всецельный ответ на Божественный призыв. Отеческая любовь соединяет духовного отца с его чадами.
Враг рода человеческого старается всеми силами отвлечь, отторгнуть ученика от старца: то вселяет в сердце недоверие к нему и принижает значение его советов, то раздувает в воображении его немощи, возбуждает ненависть и даже презрение, то внушает, что нет пользы от откровения помыслов. Оптинские старцы говорили: "Если с верой будешь искать и принимать слова наставника, то и через грешника получишь пользу, а если с сомнением и испытанием, то и праведник не поможет".
• Ищи себе духовного отца не столько святого, сколько искусного и опытного, бывает много святых старцев, но мало искусных. Нужно найти духовника благоразумного, сострадательного, имеющего духовный разум, кроткого и смиренного. Такие люди в большинстве своем бывают презираемы миром, мир их ненавидит.
• Как смотреть на перемену духовника? Общее правило должно быть такое: Без уважительной причины не следует менять духовника. А что можно считать причиной уважительной? Перемену местожительства пастыря и из-за этого затруднительность с ним общения. Но насколько допустимо по нравственным побуждениям менять духовника? Говорят, например: этот духовник не располагает к искренней исповеди, стыдишься ему все высказать, а тот пастырь не назидает, между тем, как к другому влечется сердце. Прежде всего, нужно учесть, что никто не приходит к духовнику, если Отец Небесный не привлечет его. Искания у другого духовника пользы никто не похвалит, если это действительно так. Нужно
Вопрос - где и как найти руководителя - решается сам собой. Возьми того, кого Бог послал, и ему вверься, как учит Святитель Игнатий Брянчанинов. Но, между тем, не подлежит никакому сомнению, что очень часто люди носят только имена своего звания, а не силу его: часто пастырь - волк в овечьей шкуре, часто настоятель - простой корабельщик, вместо кормчего, и старец - только по сединам. Это бывает или очевидно для всех, или глубоко скрыто под благовиднной наружностью. Поэтому опасность попасть вместо истинного руководителя к ложному всегда остается, а поэтому опасность потерпеть вместо пользы - вред, вместо спасения - погибель. Неискусный кормчий губит корабль. "Много претерпел я, - говорил мне один духовный сын, - вреда от тех, к кому прибегал". Не должно от уже избранных духовных руководителей отказываться, но если мы еще находимся в поиске, не нужно вдаваться в послушание тотчас и всецело, должно хорошенько рассмотреть, сможешь ли во всем быть послушным его руководству как воле Божией о тебе.